Мой рассказ "Одуванчики" получил первую премию на литературном конкурсе журнала Сноб.. Если вдруг кому-то захочется прочесть его - он опубликован на сайте Сноба. Дублирую его здесь, - в оригинальной орфографии, которой нет в публикации, и с небольшими изменениями.
Иллюстрация: коллаж. Работа фотохудожника alisa5636.photosight.ru и портрет моей мамы - Ноеренчук Валентины.
ОДУВАНЧИКИ
Это, пожалуй,
первое мое абсолютно сознательное воспоминание из детства. Вообще, осознание
себя началось у меня как-то совсем рано, едва ли ни с первых месяцев жизни, но
осознание это было еще как полусон, поэтому и воспоминания о том периоде такие же,
как и о снах, - обрывочные, туманные. А это - первое такое, - абсолютно ясное, связное и целостное.
Мы, с мамой и
бабушкой (вся моя семья), собираемся идти гулять. Мама не работает сегодня, а
значит - это воскресный или праздничный день. Мне - три года и несколько
месяцев (это мне точно известно, потому что от того дня осталась подписанная мамой
фотография , сообщающая о моем возрасте), и я, как Том Сойер, который имел "другой"
костюм, одета в то, другое платьице,
- "на выход". Пока мама и бабушка заканчивают собираться, я выбегаю
во двор. Мы живем в старом двухэтажном
доме, - точь в точь из норштейновской "Сказки сказок". Возле дома, кроме ряда деревянных сараев, нет
ничего, - только тополя и карагачи, и пустырь, зарастающий летом полынью и высокой
травой, и тихо воркующие голуби, и тишина..
Но сейчас
здесь - весна; цветет, и чудесно благоухает сирень у нас под окнами, и на щеках
у меня - солнечные зайчики... И всё здесь сейчас такое свежее, чистое,
изумрудное; и всё - восторг, и всё - впервые.
Я выбегаю за
дом, и останавливаюсь, пораженная. Что это? Нет больше скучного грязного
пустыря с лужами, по которому совсем недавно нужно было ходить в резиновых
сапогах. Какой-то волшебник, за ночь,
накрыл грязный пустырь ковром из цветов! Я еще не знаю, как они называются... Я
подбегаю и сажусь на корточки, - наклоняюсь к ним. Они - ярко- желтые
(маленькие солнышки!), и пахнут солнцем и мёдом, и они - волшебные, они - из
сказки.
Я глажу их
руками, - они нежные и пушистые; они такие доверчивые, и мне кажется - они даже
улыбаются мне. Я вдыхаю их запах и зажмуриваюсь от горячей, радостной волны в
груди. Я еще не знаю, что то, что я чувствую сейчас, называется любовь; я знаю
только, что не хочу никуда уходить, а хочу остаться здесь, навсегда, НАВСЕГДА!
Но я уже
слышу голоса мамы и бабушки.. Они вышли из дома, и приближаются ко мне. Меня
отхватывает отчаяние. Сейчас они возьмут меня за руку и уведут отсюда.. А когда
я вернусь, - что будет? Может, ИХ уже не будет здесь!
Я в отчаянии,
я не знаю что делать... Надо взять их с собой, вот что надо сделать! И я
начинаю срывать волшебные маленькие солнышки с их тонких стебельков...
"Ох, что
же ты делаешь, зачем?", - спрашивает подошедшая мама. Я молчу,
потупившись, и чувствую, как глаза вмиг наполняются жгучими слезами.
"Они же
такие красивые! Не надо их рвать. Пусть БУДУТ. Пусть радуют ВСЕХ. Пойдем".
Я поднимаюсь,
обескураженная. Всех?! Как это - всех?. Это же я их нашла! Они - мои! А кто-то
придет, и сорвет их... И снова в глазах закипают горячие слёзы.
"Пойдем,
пойдем! Мы едем гулять на Выставку".
Выставка.. Новое слово. Наверное, что-то ужасно скучное, как новости по
телевизору, или как мамины газеты...
Выставка, или
ВДНХ, оказывается не такой уж и скучной. Конечно, нет там ни качелей, ни
песочниц (другие развлечения, типа каруселей или мороженного, мне вообще еще
неизвестны), но зато есть бассейны, установленные каскадами. И если залезть под
уступ бассейна, то там, во влажной, холодной темноте можно разглядеть лягушек!
А в воде - их деток, головастиков!
Но маму с
бабушкой ни лягушки, ни головастики, кажется, совсем не увлекают.. Они хотят
идти в павильоны, и обещают мне, что
будет интересно.
В павильонах
очень прохладно и строго; везде - красные ковровые дорожки и ленточки, за
которые заходить нельзя. Здесь нельзя "баловаться", и надо быть строгими
и серьезными, иначе суровая тётенька, похожая на Людмилу Зыкину, выгонит
нас отсюда.
Мебельный павильон невыносимо скучный, и
кажется бесконечным. Здесь интересна только детская комната, - та что в самом
конце. В ней есть игрушки! Их нельзя трогать, но на них можно смотреть, и представлять,
как они тут живут.. Одни живут!.
Павильон с едой (павильон "Пищевой
промышленности", вообще-то, но откуда мне знать такие слова!) оказывается
намного интереснее. Здесь есть даже КОНФЕТЫ!. И какие! и сколько их тут! Я
никогда таких не видела... Я тяну к ним руки, но это - нельзя! Ни в коем случае
нельзя! Я, кажется, вот-вот разревусь, и мама это замечает, поэтому быстро
начинает объяснять мне, шепча на ухо,
что конфеты эти, на самом деле, - ненастоящие. Они сделаны из какого-то парафина, и есть их нельзя. А если всё-таки съешь, -
отравишься, и будет болеть живот. Я не знаю, что такое парафин, но мысль о том,
что кто-то сделал специальные конфеты, чтобы отравить детей, которые станут их
есть, поражает меня. Пока я размышляю об этом коварстве, пытаясь понять, кто же
мог такое сделать, мы уже оказываемся на
улице.
Идем гулять по
аллеям ВДНХ; из репродукторов на столбах доносится какая-то безмятежная музыка,
и бабушка, вполголоса, рассказывает маме о своей маме - моей прабабушке. Идет гражданская
война; разруха и страшный голод. Муж
прабабушки недавно умер, и она, с детьми (мал мала меньше!) и с узелком вещей,
куда-то едет, спасаясь от голода. Взяла лодку на станции, отдав последние
деньги. Выплыли на середину реки, и тут вдруг кто-то из детей полез под
скамейку, а там - большой сверток с золотыми монетами!. "Царские"
монеты, - многозначительно поясняет бабушка. Доплыли до берега (село какое-то);
прабабушка сверток взяла, да и отнесла в отделение...
Ни одной монетки себе не оставила.
Мама охает, и
качает головой: "Шестеро детей же, и муж умер! Ну зачем отнесла, да и кому?"
Бабушка вторит ей: "И голод, голод-то какой кругом! И даже угла своего
нет... Как вообще выжили тогда... А эти
посмеялись только над ней...". Качают головами, а сами ведь такие же. "Своего у нас нет,
но и чужого нам не надо".
А я живо представляю
себе: прабабушка нашла в лодке самый настоящий клад, - сокровища, спрятанные
разбойниками... Золотые слитки и драгоценные, переливающиеся на солнце камни. И
большие старинные монеты, - царские! - на которые можно купить дворцы! И вот
она сидит в лодке, и негнущимися, крючковатыми, как у бабушки, пальцами несмело
перебирает чудесным образом обретенные сокровища, охая и близоруко щурясь. Потом берет - и аккуратно складывает всё
обратно, заворачивает сверток... Выходит
из лодки, смотрит на детей, - мал мала меньше!, - вздыхает тяжело, и идет в
село, чтобы отдать свой клад каким-то
чужим, незнакомым людям.. "Этим".
Ну как же так?!.
Мы сидим за
столиком возле какого-то павильона с большими стеклянными окнами, который, к
моей радости, то ли закрыт, то ли неинтересен маме с бабушкой. Нам принесли бутылку лимонада и бумажные
стаканчики. Я пью лимонад маленькими глоточками; вкус лимонада смешивается с
привкусом от бумажного стаканчика, и мне кажется, я никогда не пробовала ничего вкуснее. Я разглядываю
дикий виноград, густо обвивающий маленькое летнее кафе перед павильоном, и тени
от листьев на лицах мамы и бабушки... Они улыбаются, и вокруг - весна, и солнце
в зените, и вечер еще нескоро. Мы еще пойдем
смотреть фонтаны и гулять в березовую рощу, и случится еще много-много
хорошего, - я это знаю. Меня переполняет искрящаяся радость, - праздничная, как
пузырьки от лимонада, - и, наверное, я по-настоящему счастлива в этот момент.
Но я еще не знаю такого слова - "счастье";
мне просто очень хорошо и радостно. Я здесь, я ЕСТЬ! Ярко светит солнце, в
бумажном стаканчике - лимонад, и со мной те, кого я люблю и кто любит меня.
А потом..
Потом, как-то незаметно, пролетит лето; настанет август. И, в один из дней, я
обнаружу, что мои одуванчики, - мои маленькие солнышки, - стали вдруг все
белыми и прозрачными.. На пустыре дует
ветер, и одуванчики начинают дрожать и облетать - крошечными прозрачными зонтиками,
- пока, наконец, не останутся одни лишь тоненькие стебельки с беззащитной мягкой
подушечкой... Вот и всё. И это так грустно и так непоправимо, и ничего нельзя с
этим сделать, - даже если заплачешь,
даже если перевернешься три раза вокруг себя, даже если... Ничего не поможет.
А потом пройдет
еще несколько лет, и дом из"Сказки сказок" останется в прошлом, а мы
переедем в другой, - четырехэтажный и некрасивый, - который я так и не смогла
полюбить. А потом умрет бабушка. А потом, - через много лет, - не станет и мамы...
А потом..
Потом, незаметно, пройдет половина жизни. И прошлого больше нет, и будущее еще
не наступило... Весенний день, голуби тихо воркуют под крышей... Чашка кофе,
раскрытый ноутбук... Негромкая, монотонная музыка и рассеянные мысли.. Кто я? Счастлива?.
А жизнь - что она такое? Для чего она, и какой смысл в ней?. Не знаю.. Не знаю...
не знаю. Нет ответов. И спросить некого.
...Мама
работала учительницей русского и литературы в школе, и рассказывала мне:
"Знаешь, мы должны требовать от учеников, чтобы они писали такие глубокомысленные
сочинения... Всё должно обязательно чему-то учить. Вот, например, надо задавать вопрос:
"Чему учит море?", - и мама иронически улыбалась. "Но ведь это
же абсурдно, правда?" Я пожимала плечами. "Нет, ну а вот как ты
думаешь: море - оно разве учит чему-то?", - настаивала мама.
"Ну, не
знаю..", - тянула я неохотно. Разговор был мне неинтересен. "Может,
плавать?."
"Плавать?
Да, плавать, конечно.. Но ведь не в этом же суть! Море - оно просто ЕСТЬ, и
всё! И ничему оно нас не учит, и не должно"...
...Море... Я
его уже видела однажды. За какие-то смешные деньги мама купила двухнедельную
профсоюзную путевку в Ялту, в июне, и мы поехали. Крым меня, десятилетнюю,
абсолютно поразил и покорил. Это была сказка, волшебная страна! Там, как и
полагается сказке, были настоящие дворцы, - Воронцовский, в Алупке, и
Ласточкино гнездо. Там, в Ялте, на каждом шагу цвели и благоухали разноцветные
розы, и было какое-то, совершенно обескураживающее и сбивающее с толку,
количество сортов мороженного... Десятки, наверное! Ну, сами посудите, - разве такое бывает НА
САМОМ ДЕЛЕ? Нет, конечно. Понятно же, что это всё - понарошку, что это всё - сказка. Кто-то (наверное, какая-то старая
волшебница), по рассеянности, оставил открытой маленькую потайную дверь в
волшебный мир, и мы с мамой в нее проскользнули. Конечно, скоро обман
обнаружится, и нас отсюда выгонят, но пока... Пока ведь можно, - пусть недолго,
затаив дыхание, - любоваться всем этим,
нам не принадлежащим, сказочным царством! Гулять в Ботаническом саду, кататься
на катере, есть это удивительное, мгновенно тающее во рту и такое прекрасное
арбузное мороженное... Или клубничное!
Но, самое
главное, - здесь можно прикоснуться к тайне, и тайна эта называется МОРЕ.. А
для этого надо встать рано-рано, - раньше всех (а мы живем в съемной квартире,
где кроме нас еще живет человек шесть "отдыхающих" , не считая хозяев),
пройти на цыпочках, чтобы не разбудить никого, а там, - с пригорка на пригорок,
мимо клумб с разноцветными розами, бегом, - туда, к нему! Сесть поближе к обрыву, под старую пихту, и смотреть на это невозможное
синее чудо, и слушать его плеск, и дышать им, и любить его, - сильно, до
невозможности!
Море - это
любовь. Я уже знаю это слово, и знаю, что это такое. Любовь - это когда
радостно и сладко сжимается сердце и перехватывает дыхание, и все искрится и
переливается, и нет ничего прекраснее этого мгновения.. Любовь - это когда
хочется только одного, - чтобы это было навсегда, НАВСЕГДА! Но ты уже большая, и знаешь, что навсегда - не бывает.
...Чему
научило меня море? Не знаю.. Может быть тому, что нам не принадлежит ничего, и
что нельзя, невозможно ОБЛАДАТЬ тем, что любишь. Нужно научиться, в какой-то
момент, разжимать пальцы и ОТПУСКАТЬ... Ведь все равно ничего удержать нельзя.
Мама это
умела, а я...
...Сегодня, -
26 марта 2015 года, - ровно пять лет со дня смерти мамы... Когда она умерла,
после нее не осталось почти ничего, - только маленькая дамская сумочка с
письмами. Много писем, написанных твердых мужским почерком. От того, кто, очевидно,
так и не смог никогда смириться с тем, как легко мама отпускала тех, кого
любила...
Марина
Цветаева пишет детям о родителях: "Это для вас они
– родители, а для самих себя они – Я. Не исчерпывайте
их – их родительством".
Я тоже стараюсь ТАК думать о маме.
Я представляю
её САМОЙ СОБОЙ, - молодой и красивой, - задолго до моего рождения. Мама была
классическая красавица, - и по форме, и по духу. Она умудрилась прожить целую
жизнь ничем не владея, и, кажется, ей было все равно. Работая в школе, она
получала сущие гроши, и только "отпускные" были более или менее
серьезными деньгами. Серванты и хрустали маму абсолютно не интересовали,
поэтому на все отпускные неизменно покупались билеты и путевки, - на все четыре
стороны! На старенькой швейной машинке, наспех, шились легкие платья и белые, до
колена, юбки. К ним докупалось несколько
простеньких блузок, пара легких шарфов, босоножки, - и гардероб был готов. Все
это складывалось в маленький чемоданчик, и - в путь!
Так мама, до
моего рождения, объехала почти весь Советский союз. За границу, даже в Болгарию
(мечта голубая, так и не сбывшаяся!), ее не пускали, как она ни просила.
"Вы молодая, красивая и незамужняя. Мы вас выпустим, - а вы там
останетесь...", - неизменно отвечали ей на ее мольбы о путевке в Болгарию.
Так и прожила она одну-единственную жизнь, не имея возможности даже одним глазком
взглянуть на ТУ, ДРУГУЮ, и хотя бы просто, невинно, примерить ее на себя, - как
примеряют в магазине дорогое платье, которое все равно нельзя купить.
Мы с мамой
непохожи, и никогда не были. В отличие от нее, я - не красавица, но я, пожалуй,
удачливее. Или просто живу в другое время. Мне не нужно выбирать, поехать ли в
отпуск или купить каких-то вещей; я могу выбрать и то, и это. Я могу иметь то,
что хочу, а не то, что доступно и разрешено. И я могу путешествовать по миру...
Что мне Болгария, и что мне Крым! Но, самое главное, - это то, что я, в течение
всего лишь одной жизни, могу менять свою судьбу по многу раз. И это, пожалуй,
самое упоительное! Я подбрасываю монетку (орел или решка?.), на секунду
зажмуриваюсь, и вот - я уже в другом месте, в другом городе или стране, меня
окружают новые места и люди, - да и сама я уже другая, и могу начинать всё
заново.
Я играю в эту
игру, и мне наивно кажется, что если я убегу подальше, то старой волшебнице
будет непросто меня найти...
...Сегодня
будет ровно пять лет с того дня, как мамы не стало... Утром я съездила на место
нашего старого дома (того, "норштейновского" дома, из "Сказки
сказок"). Дома больше нет, а пустырь огорожен; строят торговый центр. А
ведь когда-то здесь было поле одуванчиков! Чёрт... Прошла же уже половина жизни!
А может - и бОльшая ее половина прошла. А может... Неизвестно же ничего, и
никто этого не знает.
"Мама,
чему учит жизнь?" "Ничему, как и море. Она просто ЕСТЬ".
И ею, как
всем тем, что любишь, обладать нельзя. И удержать ничего нельзя. Просто кто-то,
по рассеянности, оставил открытой маленькую дверь в волшебное царство, и мы в нее
проскользнули. Мы гуляем по наполненным мягким солнечным светом улицам и
вдыхаем аромат роз и моря. Где-то здесь, в этой волшебной стране, есть старый
дом из "Сказки сказок", окруженный кустами сирени и тополями. И на
пустыре перед домом каждую весну цветут одуванчики. Летит время, всходит и
заходит солнце... Одуванчики становятся белыми, легкими, невесомыми. Дует
ветер, и они облетают - маленькими прозрачными зонтиками... Вот и всё; волшебная
дверь закрывается.
"Мама,
так и должно быть? Жизнь - она ведь просто есть, - с нами, и без нас, сама по
себе?."
И мама
улыбается, - где-то там, в мире, которого больше нет, - и тихо кивает головой.
26
марта 2015 год.